Том 5. Рассказы, очерки, фельетоны - Страница 77

Когда Козлодоев вышел, начальник закурил папиросу и мечтательно откинулся на спинку кресла.

– Как приятно, – промолвил он, – видеть в своем учреждении сотрудников, которым не чуждо чувство здоровой, хотя и резкой критики. Как приятно иметь сотрудника смелого, самостоятельного и далекого от подхалимства и угодничества.

1927

Путешественник

Никогда еще я не видел Колидорова таким оживленным, как в этот памятный морозный февральский день, когда Колидоров, прямо со службы, красный и оживленный, ворвался в мою комнату, содрал с себя полосатую беличью шубу (мехом наружу) и, стряхивая с ушастой шапки снег, закричал:

– Ты, жалкий капустный червь, гордящийся оседлым образом жизни и украшающий обеденный стол скатертью, ты, отправляющийся на службу в трамвае и в трамвае же возвращающийся со службы домой, ты, имеющий жену и тещу и полагающий свое благополучие в пошлом созерцании недоброкачественных кинематографических картин, – смотри… Вот…

Колидоров вынул из бокового кармана потрепанную географическую карту, разложил ее на столе и радостно захохотал.

– Видишь?

– Вижу, – осторожно сказал я, – это карта СССР, издана Госиздатом в тысяча девятьсот двадцать пятом году.

– А еще что-нибудь видишь?

– Гм… Масштаб тут какой-то… Разрешено Главлитом за номером двадцать две тысячи семьсот пятьдесят шесть… тираж…

– Эх, ты! Шляпа!

Колидоров схватил меня за шею и, больно прищемив воротником кожу, ткнул носом в карту.

– Смотри, дубина, где будет твой друг Колидоров через какие-нибудь четыре месяца. Ну? Теперь видишь.

– Вижу.

– Что же ты видишь?

– Вижу, – прохрипел я, добросовестно проглядев карту, – что какой-то идиот измазал поверхность этой бумаги красным карандашом.

– Это не какой-то идиот, – самодовольно сказал Колидоров, – это я, Колидоров, начертил путь того путешествия, которое я совершу ровно через четыре месяца, первого июня. Теперь чувствуешь?

– Чувствую, – покорно ответил я, потирая шею.

– То-то. У нас, брат, сегодня распределяли время отпусков. Мне вышло ехать первого июня. Так вот, на этой карте я начертил наглядный план моего путешествия.

Я посмотрел сперва на карту, а потом на Колидорова. Его лицо сияло, как переполненная до краев кружка с пивом.

– Колидоров, – воскликнул я, – неужели ты твердо решился на этот шаг?

– Не веришь – презрительно процедил Колидоров, – так вот. Полюбуйся.

Колидоров схватился за карманы и после пятиминутной борьбы со старыми засалившимися бумажками, кусочком гребешка, шариками шерсти, пуговицей от жилетки и вечерней газетой за 1924 год вытащил из темных загадочных недр своего пиджака смятый кусок бумаги.

– Вот. Смотри.

Я развернул бумажку. На одной стороне ее было написано: «Чемодан – 15 руб. Автомобильные очки – с 3 руб. Оленья доха – 60 руб. Бинокль – 10 руб. „Весь СССР“ – 5 руб. 2 пары носков в клетку – 2 руб. и ковбойская шляпа с ремешком и дырочками – 9 руб. 50 коп.» На другой стороне бумажки запись носила несколько иной характер. Сверху большими буквами: «Маршрут». Затем подзаголовок: «Путешествие по окраинам Союза». И, наконец, «Москва – Мурманск – Владивосток – Бухара – Красноводск – Баку – Батум – Севастополь – Каменец-Подольск – Минск – Ленинград – Мурманск – Москва».

Колидоров сообщил мне точный адрес своей дачи и просил непременно «примахнуть», когда он «обживется и уложится в новых условиях».

Третьего июня, ступая по лужам и проваливаясь в какие-то канавы, я шел вод проливным дождем от станции «Целебные грязи» к даче, в которой обитал мой друг Колидоров.

С трудом отбиваясь от собак, я вступил на гнилые лесенки террасы. На террасе, обтянутой промокшей парусиной, сидел за столом, покрытым скатертью, посиневший Колидоров и, трясясь от холода, играл сам с собою в шахматы. Увидев меня, он болезненно улыбнулся и развел руками.

– Ты, – сказал я грозно, – жалкий капустный червь, гордящийся оседлым образом жизни и украшающий обеденный стол скатертью, ты, живущий, подобно серенькому обывателю, на даче и сидящий на террасе!.. Ты, полагающий все свое благополучие в пошлой игре в шахматы с дураком партнером, – смотри. Вот…

Я устроил большой кукиш и, с наслаждением шевеля большим пальцем, поднес его к носу Колидорова.

– Вот тебе автомобильные очки, вот ковбойская шляпа. Вот тебе Владивосток! Вот тебе Мурманск! Вот тебе Волга и вот тебе хребет!.. Видишь?

– Вижу, – сказал Колидоров покорно.

1927

Всеобъемлющий зайчик

– Ах! Дети – это моя слабость! – прошептал поэт, мечтательно глядя на огонек папиросы. – Я люблю детей нежной материнской любовью… Я должен, немедленно должен написать детские стихи!.. Да, дети, я отдаю вам свое бессмертное имя! Я кладу к вашим милым ноженькам огонь высокого вдохновения и сладкое бремя моего долголетнего опыта. Кстати, за детские стихи, кажется, не плохо платят…

И поэт, муза которого в этот вечер была особенно благосклонна, написал нижеследующее стихотворение:

Зайчик

Ходит зайчик по лесу
К Северному полюсу…

– Детские стихи должны быть краткими и выразительными, – сказал поэт.

– Но не до такой же степени! – испугались его друзья.

– Не беспокойтесь, – холодно ответил поэт. – Для небольшого аванса они достаточно кратки и выразительны.